Теряя самостоятельность, обеспечиваемую, согласно апостольским правилам, неотчуждаемыми от неё в дальнейшем пожертвованиями христиан, — в случае России того времени это земля с крестьянскими хозяйствами на ней, которые теперь передаются помещикам как более «рачительным», с точки зрения фискальной системы, хозяевам, — Церковь терпит глубокий урон в деле содержания и образования духовенства, штат которого должен, тем не менее, покрывать собой всю территорию христианской Империи. Хотя этот урон отчасти компенсируется централизованными мерами правительства, благодаря которым к концу XIX в. у Русской Церкви созреет самостоятельная научная школа, в массе своей духовенство будет обречено на вековое прозябание в заботах о хлебе насущном, а монастырская жизнь введена в искусственные рамки государственного обеспечения. Финансовые выгоды, полученные государством от этой реформы, никогда не покроют нанесённого ею нравственного урона, который скажется на всей будущей судьбе Российской Империи. Но этот урон вполне согласуется с духовным состоянием аристократии, в рассматриваемый период всё более отходящей от Бога. Россия, вместе с тем, продолжает осуществлять предназначенное ей движение, покровительствуя православным и всё более грозной тучей нависая над их угнетателями. Она перекидывается на другую сторону Тихого океана и несёт свет христианства отдалённым народам Севера. Она копит в своих недрах огромные силы, предназначение которых остаётся загадкой для современников этого величественного и трагического периода нашей истории.